Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков

– Не. Робя подтвердят.

Рыбак не успевал поворачиваться от одного к другому, а вопросы все сыпались: «Как летел?», «Какой был звук, пожалуйста, поточнее?», «Прямо летел или рыскал по курсу, по высоте?», «Каким было небо? Я про погоду спрашиваю», «В воздухе никаких частей не отпадало?»

Вспотевшего рыбака отпустили. Посовещались. Решили, что экипаж не воспользовался парашютами.

– Павел Комаров мог и не надевать парашюта. Он пассажир, – сказал Гладиков.

– Не поддерживаю, Эдвард Милентьевич. Руссов всегда строго соблюдал правила полета, – возразил Батурин.

Гладиков отмахнулся:

– Знаю, как вы их соблюдаете! Но, пожалуй, действительно Руссов был самым дисциплинированным и осторожным из всех ваших пилотов. Поэтому предполагаю, что пассажир все-таки был без парашюта, а пилот не мог его оставить и боролся с машиной до последнего!

– Примем как одну из рабочих версий. Если в кабине найдем парашют в сумке, – сказал председатель и внимательно, подняв предупреждающе палец, прислушался. Вроде бы шел по воде плицовый пароход. Но это вода, отражая звук, усиливала хлопки несущего винта вертолета-крана Ми-10.

Вертолет просвистел над катером и, будто раскорячившись широким шасси-платформой, пошел на ближайший остров.

– Всем в лодки! К вертолету.

* * *

Подъемные работы прошли довольно быстро. Небесный кран подплыл на воздушной подушке к катеру и завис над красным шаром. Струя от винта погнала кочковатые волны по кругу. На толстом стальном тросе опустили мощные зацепы, похожие на гигантские изогнутые губы гвоздодеров. Они вошли в воду без всплесков. Водолаз навел их, и по его команде они опустились на смятый фюзеляж и замкнули пасть. Трос натянулся, завибрировал. Вибрация была такой мелкой, что трос вроде бы растаял в воздухе, стал похож на тонкий нечеткий вертикальный мазок серой акварелью. Ми-10 легко поднимался вверх, не чувствуя тяжести. Из воды вынырнули обломанные лопасти хвостового винта, длинная балка, а потом и сплющенное яйцо кабины. Из нее ручьями стекала вода с серым песком, падали мокрые водоросли, склеенные тиной. Ми-10, слегка опустив нос, потащил своего маленького изувеченного собрата к острову…

Водолаз и приплывшие к нему на помощь аквалангисты продолжали обыскивать дно.

Когда аварийный вертолет вынули из зацепов и Ми-10, отлетев в сторону, сел, все бросились к останкам машины 36180. Белый номер ярко выделялся на мокрой, согнутой в дугу хвостовой балке.

Прежде всего внимательно осмотрели то, что было совсем недавно кабиной. И поняли: в момент Приводнения людей в кабине не было. Падай они вместе с вертолетом, их непременно в миг удара зажали бы свернувшиеся в клубок дюралевые переплеты, шпангоуты, стрингеры. Не было и парашютов.

Еще никто не произнес ни слова, а Комаров уже подбежал к сидевшему неподалеку Ми-10 и, воспользовавшись его рацией, передал в ОСА приказ: искать экипаж.

– Правильно, – сказал председатель. – Они, наверное, выпрыгнули. Но где? Почему?.. Товарищи, приступим к планомерному осмотру. Каждый из вас знает свои обязанности. Любые основные догадки и выводы немедленно сообщить мне. Временный штаб – на платформе Ми-10. Приступайте!

Осмотр начали инженеры и авиатехники, а командиры собрались посовещаться.

– Трудно объяснимый, небывалый в нашей практике случай, – задумчиво начал говорить председатель, когда все расселись на платформе. – Будем считать, что вертолет покинут экипажем. Пусть так. Почему? – вопрос второй. Где? Когда?.. Если в момент прекращения связи, то они выпрыгнули между стойбищем «Маточное» и своей базой. Допустим! Но тогда вертолет так много километров прошел неуправляемый. Что вы думаете по этому поводу, Михаил Михайлович?

Комаров не слышал вопроса. Он смотрел в море. Председатель в раздумье опустил голову.

– Я считаю, что они покинули вертолет не далее чем в трехстах километрах отсюда, – прервал молчание Гладиков. – Нам известно, что Руссов заправил в Городе машину полностью. Это ясно еще и потому, что она долетела сюда.

– Да, – поддержал Гладикова Воеводин, – если учесть время полета, двигатели наверняка высосали полностью горючее из основного и дополнительного баков. Баки пусты… а при ударе не взорвались. Керосин.

– Правильно, Иван Иванович! Керосин не взрывается! Но вы сказали: из дополнительного! А кто переключил систему питания на запасной бак? Это мог сделать только пилот! Где? Не далее чем за триста километров отсюда.

– Значит, Эдвард Милентьевич, вы считаете…

– Что людей надо искать на последнем отрезке маршрута, товарищ председатель! И техника Галыгу надо пощупать с пристрастием, неизвестно, как этот пьяница готовил вертолет.

– Плохо знаете технику, Гладиков. 36180 – последняя модернизация данного типа вертолетов. С основных на дополнительные топливные баки переключение происходит автоматически, – поправил инспектора Воеводин.

– Аппарат без людей шел несколько часов? Чепуха! Почему же, Эдвард Милентьевич? – спросил Батурин. – Можно объяснить. Руссов имел привычку сразу же после набора заданной высоты и выхода на курс следования включать автопилот.

– Был ли включен автоматический пилот – скажут инженеры! Я только предполагаю.

– Пока ничего другого нам не остается, – согласился Батурин.

Через несколько часов картина происшествия стала немного ясней. Водолазы и аквалангисты, закончив работу, подтвердили, что на дне людей нет, основываясь не только на результатах поиска, но и на данных гидротехнической службы о силе и скорости приливно-отливного течения.

Инженеры и авиатехники подетально разобрали, распилили аварийную машину, каждую часть сфотографировали и пришли к выводу, что до удара о воду управление вертолета оставалось исправным, автопилот включен, радиостанция (предположительно) не имела дефектов. Техническая экспертиза на первом этапе расследования не нашла причин, следствием которых могло быть решение экипажа покинуть вертолет на парашютах.

Как деталь осмотра упоминался привязной ремень пилота, застегнутый на замок, но порванный у места крепления к сиденью. Человеческими усилиями брезентовый ремень разорвать нельзя.

Что же произошло в воздухе?..

* * *

Красный вертолет командира ОСА возвращался домой. Комаров сидел в правом пилотском кресле, съежившись, обхватив острые колени сцепленными руками. Из-под надвинутого козырька фуражки тускло синели глаза. Вялая, потрясенная несчастьем память медленно прокручивала прошлое. Он устал жить. Раньше такая мысль не возникала, хотя горки преодолевались крутые, не раз и горе хватало за душу.

Сколько товарищей похоронил в Отечественную войну? Умерла жена, теперь – сын… А может, еще и нет? Может быть, тундра приняла Павла мягко? Дорога Комарова, вначале широкая, с каждым годом сужалась и теперь, как ему казалось, превратилась в тропинку, на которую можно поставить только ступню. Долго ли можно скакать на одной ноге?